Саратовской губернии. В царской армии – командир пулеметной команды, офицер. В 1922 г. – помощник командира повстанческого отряда А. Иванова, действовавшего в
Саратовской и Уральской губерниях.
Иванов Алексей – крестьянин Дергачевского уезда Саратовской губернии. С июня 1921 г. – повстанец в отряде В. Серова, в апреле собрал самостоятельный отряд из крестьян Новоузенского уезда.
Колесников Л. – из крестьян села Тележиха Бийского уезда Алтайской губернии. В царской армии – унтер—офицер. Командир эскадрона в партизанской дивизии антиколчаковского сопротивления. В 1921 г. командир «4—го повстанческого освободительного полка», заместитель Кайгородова по делам мобилизации, после гибели последнего объявил себя его преемником.
Орлов (Туркин) П.С. – из крестьян деревни Кукуя Ойротской области Алтайской губернии. Бывший унтер—офицер. Возглавлял «Бартский отряд», помощник командира 1—го Сибирского повстанческого конного полка.
Пьянков А. М. – уроженец села Тоурак Бийского уезда Алтайской губернии. В царской армии – унтер—офицер. В 1919 г. служил в армии Колчака, в 1920 г. – в Красной армии. В 1921—1922 гг. командир «Бартского отряда» повстанцев в составе отрядов Кайгородова в Алтайской губернии.
Терехов Василий – крестьянин села Бакалинской волости Белебеевского уезда Уфимской губернии. Активный участник вилочного восстания. Начальник штаба в селе Бакалы.
Шафиков Нургали – уроженец деревни Ермекеево Белебеевского уезда Уфимской губернии. Помощник коменданта Ермекеевского волисполкома, участник вилочного восстания.
Яковлев—Сарафанкин С. Н. – крестьянин из Балашевской волости Дергачевского уезда Саратовской губернии. Унтер—офицер царской армии. Служил в 25—м дивизионе Красной армии. Командир кавэскадрона повстанцев в отряде Серова, затем командир самостоятельного отряда, действовал в Новоузенском и Дергачевском уездах Саратовской губернии[543].
Приведенный перечень [Подробнее см.: Персоналии в Приложении 1] показывает: старая армия подготовила деревне талантливых организаторов и руководителей крестьянской войны. Широкие массы крестьянства были готовы пожертвовать жизнью в борьбе за свои права, завоеванные в годы революции и защищенные в гражданской войне с помещиками, олицетворением которых для крестьян была Белая гвардия, костяк которой составляло офицерство.
Обобщая изложенное в данном параграфе, отметим следующее. Ноябрьско—декабрьские восстания крестьян в 1918 г. охватили почти половину территории, находившейся под контролем Советской власти. Эти восстания стали первым массовым протестом крестьян против системы военного коммунизма: в циркуляре Наркомата внутренних дел от 18 ноября 1918 г., направленном в губисполкомы, констатировалось появление «единого контрреволюционного фронта». Именно в этот период крестьянская революция 1917—1918 гг. трансформировалась в крестьянскую войну против политики военного коммунизма, в 1919—1922 гг. она приобрела полномасштабный характер. Место прежнего извечного врага – помещика – в крестьянском восприятии заняло новое государство, завладевшее землей.
В работе подчеркивается неправомерность отождествления «зеленого движения» с крестьянским протестным движением: зеленое движение являлось частью крестьянского протеста: зеленые принимали активное участие в крестьянском движении: махновщине, антоновщине, повстанчестве на юге России и в Сибири. Опровергается также определение зеленых в качестве «третьей силы» в Гражданской войне. Подобная трактовка представляется несостоятельной. Третья сила без собственной идеологии и политической программы не могла быть соперником ни большевизму, ни реставрации.
2.3. Последствия военного коммунизма в условиях перехода к нэпу и их влияние на крестьянское движение
Попытка непосредственного перехода к коммунизму привела страну к глубокому экономическому и политическому кризису весной 1921 г., который олицетворял, по словам Ленина, «сильнейшее поражение» и «отступление»: большевики потерпели поражение более серьезное, чем какое бы то ни было поражение, нанесенное Колчаком, Деникиным или Пилсудским, поражение, гораздо более существенное и опасное[544]. Не прошло и полутора лет после ленинского заявления о готовности «лечь костьми» против отмены госмонополии на хлеб (декабрь 1919 г.), как партия ради сохранения власти объявила свободу товарооборота в марте 1921 г.
Ленин признал ошибочность большевистских предположений по поводу политики непосредственного перехода пролетарского государства к коммунистическому государственному производству и распределению в мелкокрестьянской стране[545]. Практический опыт, который, как говорил Ленин, позволит найти правильную дорогу (напомним ленинскую фразу: там видно будет), обошелся стране дорогой ценой. Один из большевистских теоретиков – Н. И. Бухарин объяснил причину провала в осуществлении непосредственного перехода к социализму оригинальным образом: в стране с огромным количеством крестьянских хозяйств это невозможно, так как их никак нельзя сразу «втиснуть» в единый стройный план[546]. В 1920 г. в «Экономике переходного периода» Бухарин высказывались совершенно другие оценки.
Вектор теории социального эксперимента, казавшийся ранее большевикам прямой магистралью к коммунизму, пришлось повернуть в сторону поиска обходных путей и переходных ступеней к конечной цели посредством госкапитализма и социализма. Установка на построение социализма (определявшегося как первая стадия коммунизма) дополнилась осознанием необходимости переходного периода. Ленин сформулировал задачу следующим образом: построить сначала «прочные мостки», ведущие в мелкокрестьянской стране через государственный капитализм к социализму, иначе «подойти» к коммунизму и «подвести» к нему десятки миллионов людей невозможно[547].
Примечательна оценка сложившейся ситуации, представленная позднее, в 1938 г. в Кратком курсе «Истории ВКП (б)». Констатировалось, что система военного коммунизма «пришла в столкновение с интересами крестьянства»: «военный коммунизм был попыткой взять крепость капиталистических элементов в городе и деревне штурмом, лобовой атакой. В этом наступлении партия забежала далеко вперед, рискуя оторваться от своей базы. Теперь Ленин предлагал отойти немного назад, отступить на время поближе к своему тылу, перейти от штурма к более длительной осаде крепости, чтобы, накопив силы, вновь начать наступление»[548]. Фантазерами были названы Лениным коммунисты, которые рассчитывали в три года переделать экономику мелкого земледелия[549]. Но тогда возникает вопрос: кто породил коммунистические фантазии и вдохновил десятки миллионов их носителей? Причина ошибок объяснялась отсталостью страна и низким уровнем образования[550]. Однако провал опытов в области коллективного земледелия на практике нельзя объяснить, как это делал Ленин, только неопытностью и неумением хозяйствовать. Практика являлась апробацией теоретических построений большевизма. Не удалось уничтожить в крестьянине собственника, что означало бы ликвидацию самого крестьянина как такового.
Отказавшись от устремлений военного коммунизма в отношении деревни, Ленин по—прежнему придерживался марксистской стратегии перехода от капитализма к коммунизму: мелкое обособленное крестьянское хозяйство, постепенно объединяясь, превращается в общественное крупное земледельческое хозяйство[551]. Приоритетной стала задача «переработки» мелкого земледельца как дело, требующее создания материальных предпосылок и не одного поколения. Троцкий высказал положение о недостаточности обобществления отдельных отраслей сельского хозяйства – необходимо обобществить все сельское хозяйство, чтобы на место «жалкого ковыряния земли», как он выражался, поставить целые пшеничные и ржаные фабрики, коровьи и овечьи заводы[552] (данная идея Троцкого позднее особенно приглянулась Сталину).
Цель оставалась прежней – коммунизм. Прежняя политика, олицетворяемая термином «штурм», заменялась новой политикой – «осадой». Политика могла меняться, причем достаточно круто: Ленин не отрицал возможность при необходимости ликвидировать общество госкапитализма, который только что был допущен в ограниченных и лишь экономических рамках. Неслучайно он нарисовал характерный художественный образ, олицетворявший ситуацию того времени: «Вырывается машина из рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет не туда, куда ее направляют, а туда, куда направляет кто—то, не то нелегальное, не то беззаконное, не то бог знает откуда взятое, не то спекулянты, не то частнохозяйственные капиталисты, или те и другие, – но машина едет не совсем так, а очень часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит у руля этой машины»[553].
Введение нэпа не являлось четко спланированным мероприятием – скорее это была импровизация большевистского руководства. Введение продналога вместо продразверстки, организация товарообмена и разрешение торговли не были частью программы, авторство которой принадлежит исключительно Ленину и его единомышленникам. Нэп отражал своеобразную легитимацию многочисленных требований российского крестьянства. Неслучайно с введением новой экономической политики отчетливо стало проявляться стремление крестьян к увеличению посевной площади, многопольной системе, охотное выполнение продналога облигациями хлебного займа. Крестьянство стало оказывать добровольное содействие власти в борьбе с «бандитизмом». Случаи участия амнистированных повстанцев в поимке или ликвидации руководителей «банд» и «шаек», как их тогда называли, является не только стремлением заслужить отпущение грехов у Советской власти
